Свет сгоревшей звезды
Источник:
Тамара Блескина
Александр Годунов – Ромео умер от одиночества
Он был рожден для любви и счастья, но стал Ромео времен холодной войны, которого политики разлучили со своей Джульеттой. Он был рожден для Большого балета и большого экрана, и покорил их. Он достиг Олимпа славы, и умер в одиночестве, унеся с собой точную дату смерти.
"Я прекрасно понимал, что если вернусь, это -- конец. Дело не в профессии. До пенсии бы дотянул, но психологически будет просто конец жизни. Живя, я, конечно, не покончил бы с собой. Хотя согласен, что только очень сильный человек может сам себя убить, но, считаю, это глупо. Это очень легкий выход из очень сложной ситуации. У меня не было особых сомнений. Так, допустим, пятьдесят на пятьдесят. Просто я видел картину, что будет там, и не видел, что будет здесь...", -- так объяснял свой выбор остаться в Америке Александр Годунов, быший рижанин и ведущий солист Большого театра. Это признание публикуется впервые. Расшифровку аудиозаписи мне дала его мама, Лидия Николаевна, которая по-прежнему живет в Риге и память о сыне поддерживает ее силы.
С августовских дней 1979 года, когда Саша попросил в Америке политического убежища, о поступке звезды советского балета писали на первых полосах газеты всех континентов. Мир его воспринимал тогда не как выдающегося танцовщика с огромной сценической харизмой, каким он был, а как молодого человека, чью любовь убила конфронтация двух супердержав. Трое суток каждые полчаса велись телерадиорепортажи из аэропорта Кеннеди, где все это время сидела в самолете его жена, балерина Большого театра Людмила Власова. Америка не давала разрешения на вылет, потому что никто не верил, что она возвращается в Москву добровольно. В стремлении воссоединить семью были задействованы усилия ФБР, ООН, и даже президент Картер пытался связаться с Брежневым, но на проводе неизменно оказывался КГБ, что несоответствовало табели о рангах. Лишь когда американские власти убедились, что Мила "безумно любит Сашу, но не может навсегда разлучиться с мамой, друзьями, Родиной и поэтому хочет уехать", самолет взлетел. И мир признал в них Ромео и Джульетту времен холодной войны.
Неукрощенная Личность
Характер моих отношений с Сашей ставил в тупик всех, кто нас плохо знал: на любовников не похожи, но откуда доверие, забота и внимание друг к другу? Наши одинаковые отчества многие объясняли братскими узами. Мы никого не разубеждали, потому что действительно ощущали себя именно так. И вели себя соответственно. Я знала, что в любое время суток могу без звонка заявиться к нему домой, и всегда мне будет предложен обед и постель, если заболтаемся заполночь.
Это говорю к тому, что Сашу все считали высокомерным и неприступным. Но его поистине царственная осанка с гордо вскинутой головой, манера цедить слова сквозь зубы, словно он делает одолжение, общаясь с собеседником, прямой взгляд и ироничная ухмылка на губах были всего лишь защитной броней мягкой и чуткой натуры. Он был очень ранимым и неуверенным в себе, но при всех обстоятельствах оставался человеком слова и чести. Он никому и никогда не делал подлости, и никто, ни в России, ни в Америке не может сказать, что он стал виновником их каких-то неприятностей.
Именно жажда справедливости, а не каприз звезды, двигала им, когда он по крупицам отстаивал свои права. Поэтому в Большом театре, ему удавалось то, что не позволялось другим. Он игнорировал требование постричь длинные волосы, мог самовольно сорвать спектакль и потребовать увеличить оклад до уровня ведущего солиста. Другой бы за подобное мигом вылетел из театра, а ему шли навстречу. Потому что он был прав! Так, однажды он отказался выйти на сцену, когда Милу не пустили на гастроли за рубеж, боясь, что она там останется. Саша поставил условие: "Или Мила едет вместе со всеми или балета вечером не будет!" Пришлось заменить спектакль. И с зарплатой вопрос ясен. Если он с блеском танцует все ведущие партии, почему должен получать вдвое меньше коллег, которых замещает?
Он был бунтарем и романтиком, принципиальным и смелым. Когда после очередного конфликта главный балетмейстер Большого Юрий Григорович потребовал, чтобы все танцовщики прекратили работу с Алексеем Ермолаевым, иначе им не видать роли в его балетах, от прекрасного педагога и репетитора балета ушли все -- Васильев, Лавровский, Владимиров... Остался один Годунов. Он не предал учителя.
- Однажды спросила у Милы, как к Саше относятся в театре? -- вспоминает Лидия Николаевна. -- Она ответила: "Они ничего не могут с ним сделать, потому что он -- Личность".
О, одиночество, как твой характер крут...
Мне до сих пор очень трудно говорить о нем в прошедшем времени. Все кажется, что он по-прежнему там, в Америке. Увы... 18 мая 1995 года его обнаружила мертвым медсестра. Он привычно сидел в кресле в своей роскошной квартире престижного дома для избранных, с балкона которой любил смотреть на закат солнца, огни Лос-Анджелеса и светящуюся надпись HOLLYWOOD. День, когда было освидетельствовано тело, стал официальной датой смерти, хотя умер он дня на три раньше. Точное время унес с собой, а люди, которые его окружали в Америке, постарались, чтобы после него не осталось ничего. Его архив пропал, почти все вещи уничтожены или разошлись по чужим рукам, и даже прах развеян над океаном.
Ему было 45. Врачи признали смерть от остановки сердца по естественным причинам, посколько никаких следов насилия, травм, признаков в крови алкоголя или наркотиков обнаружено не было. А значит все разговоры о том, что он спился – грязные сплетни. Да и последние фотографии опровергают это. Наиболее точный диагноз дал Иосиф Бродский, который, кстати, помог Саше остаться в Америке и все три дня в Нью-Йоркском аэропорту был вместе с ним. В некрологе он сказал: "Я считаю, что он не прижился и умер от одиночества".
Его жизнь и творчество были сплошным преодолением обстоятельств при всем внешнем блеске и легкой удачливости. Ведущего американский балетный критик Клайв Барнс считал: что: "Годунов был одним из самых заметных артистов своего поколения, который тем не менее не смог раскрыться до конца и занять полагающееся ему место в мире балета. У него был дар романтика, но здесь, на Западе, не нашлось ни хореографа, готового создать для него роль, подобную Спартаку или Ромео, ни труппы, готовой принять его в качестве безусловного премьера. У него были выдающиеся данные, он был замечательным танцовщиком, которому редкостно не повезло. Похоже, что даже старая дружба с Барышниковым стала фактором, усугубившем проблему. Они в конце концов крепко рассорились. Мне кажется, стало его личной трагедией, что он так и не сумел оставить след, соответствующий его таланту".
"Годунов производил впечатление человека, который, выйдя на сцену, уже был интересен публике: главное событие произошло! -- вспоминает Иосиф Бродский. -- После этого он мог танцевать хорошо или плохо, или не танцевать совсем, все равно зрителям он нравился. Он -- человек присутствия, который определяет, так сказать, ситуацию в комнате".
"У него была чрезвычайно выразительная, прямо-таки драматическая внешность, писала критик Дженни Ферданник. -- Он был невероятно артистичен. Высокий, с длинными волосами, взлетающими от каждого движения. В прыжке он парил, а его вращения были стремительными, как от удара кнута. Чтобы он не танцевал, он немедленно становился центром внимания всех, кто обладал хоть каким-нибудь эстетическим чувством".
И может собственных танцоров латвийская земля рождать...
Саша был одним из моих балетных друзей и в свою рижскую пору ничем особенным из них не выделялся. Внешне он явно проигрывал своему более удачливому однокласснику Мише Барышникову, которому посчастливилось уехать в Ленинград. Не говоря уже о друзьях повыше и постарше, постоянно занятых в спектаклях оперного театра, где Саша из-за своего роста танцевал только детей. Да, он был одержим любовью к балету. Но и другие любили его не меньше. Да, он повсюду, где только мог -- в репетиционном зале, лестничных площадках и даже троллейбусных остановках без устали крутил пируэты, за что мы его прозвали "вращающимся дервишем". Но и это не служило для нас мерилом избранности и залогом блестящей карьеры. Тогда все были молоды, талантливы, красивы и верили в свою счастливую судьбу.
И мы не придавали значения тому единственному, что всегда отличало Годунова от остальных: его честолюбию, помноженному на стремление сегодня сделать все немножно лучше, чем вчера. Он стремился к недостижимому, и мне советовал следовать его примеру: "Не бойся ставить нереальную цель, -- повторял он, -- тогда ты обязательно дойдешь до середины. И твоя середина всегда будет выше конечной цели других". И в Московский университет, о котором я и мечтать боялась, поступала по его совету. "МГУ -- это такой уровень, что провалиться не стыдно. Почетней не поступить сюда, чем стать студенткой средненького иститута".
Сам он ни на йоту не отступал от этого принципа, и в Риге мечтал о Москве, а в Москве -- о Большом театре. Над ним подсмеивались, ведь был он на голову меньше всех учеников и в выпускном классе его освободили от уроков поддержки, потому что подходящих партнерш не было. Перед выпускным концертом от своих педагогов Рижскогого хореографического училища он услышал напутствие, глубоко и обидно скребанувшее по сердцу: "Давай, Саша, станцуй свое первое и последнее в жизни па-де-де!" Они и предположить не могли, какая сила внутреннего сопротивления была заложена в их невысоком щупленьком ученике!
"Ваш сын никогда не будет солистом!"
Нынешнему поколению и в страшном сне не приснятся средства, с которыми боролись против артистов балета, весь грех которых заключался в желании учиться в лучшей школе и у лучших педагогов, работать в лучших театрах и с лучшими балетмейстерами. Каждого, кто пытался погнаться за непонятными химерами типа "профессиональное совершенствование" и "творческий рост", возвращали в родные стены любыми путями -- лестью, обманом, обещанием квартиры, зарплаты, и, наконец, обвинением в "предательстве национальных интересов". Над строптивыми юношами всегда весел еще один дамоклов меч -- армия. И Годунов ее боялся. Училище он закончил с "пятеркой" по классике. Игорь Моисеев брал его в только что организованный ансамбль "Молодой балет", но Рига не подписала направление.
- Однажды Саша тайком уехал в Ленинград, к педагогу Пушкину, и вернулся расстроенный, сказал, что Пушкину "не показался, очень маленький", -- вспоминает Лидия Николаевна. -- Потом Сашу пригласили в Москву, а его в Риге не отпускают. Я же чувствую, что все может завершиться глухим кордебалетом или армейским ансамлем "Звездочка". Иду в театр, прошу: "Отпустите сына, не ломайте ему жизнь!" Мне отвечают: "Ваш сын никогда не будет солистом! Пусть танцует здесь".
Тогда Саша отказался от диплома, радуясь, что ему только 17 и для армии слишком молод. Получив свободу, он, по совету мамы, уехал в Крым.
- Я ему советовала: "Побольше отдыхай и ешь весь алфавит витаминов". Во мне жила уверенность, что он должен вырасти! Отец у него был высокий, да и Саша носил большой размер обуви, несоответствующий его росту. Так и получилось. За лето он вытянулся почти на тридцать сантиметров!
Дамоклов меч над мечтой
Годунов больше трех лет был ведущим солистом "Молодого балета" и все эти годы его не оставляли мысли о Большом театре. Он был согласен даже на ставку артиста кордебалета, лишь бы работать там. Мне говорил, что ансамбль -- ансамблем, но ему необходим театр с его железной дисциплиной, ежедневными уроками, репетициями, спектаклями. А, главное, не хочет больше демонстрировать голую технику, а мечтает о больших ролях и образах.
Его решение вызвало шум. Опять впереди замаячила армия. После всех уговоров, соблазнительных обещаний и назидательных бесед в Министерстве культуры он все же написал заявление об уходе и через две недели уволился. Но тут же узнал о распоряжении свыше: в течение года для него Большой театр закрыт. Той весной 1971 года он жил у друзей, а его мама отказывалась получать под расписку очередную повестку на призывной пункт: "Я не знаю, где мой сын. Ищите его сами".
Ситуация разрешилась неожиданно за несколько дней. Видимо, в противостоянии: ансамбль и Большой, театр оказался сильнее.
Между молотом и наковальней
Внешне все складывалось превосходно. Уже через несколько недель он станцевал па-де-труа в "Лебедином озере", а чуть и главного героя. С этого спектакля Саша подарил мне снимок с наставлением: "Об искусстве будешь ты писать! И только правду, этого нельзя нам забывать!"
После успешного дебюта Григорович не скрывал восторга, говоря, что "в нашей труппе Годунов работает менее полугода, и это беспрецедентный случай ввода артиста на трудную ведущую партию. Первое выступление не было лишь творческой заявкой: артист достиг того, что обычно постигается годами труда и приходит через много спектаклей. В наш коллектив пришел очень интересный артист с большим творческим диапазоном".
Сулившее радужные перспективы плодотворное сотрудничество балетмейстера и танцовщика продолжалось недолго. Тогда в Большом театре только начиналась война за передел сферы влияния и о предполагаемом триумвирате балетмейстеров Григорович --Плисецкая --Васильев речь еще не заходила: на тот момент талант постановщика проявил только Григорович. Но уже осенью Плисецкая приступила к постановке "Анны Карениной". Годунова утвердили на роль Вронского и, волею судеб, он сразу был причислен в стан Майи Михайловны. А так как реальная власть оставалась в руках у главного балетмейстера, Саша не увидел многих ролей в новых постановках.
Более того, "друзья" Годунова без устали писали о его неблагонадежности, из-за чего он стал невыездным и не мог работать с ведущими хореографами мира. По сути, расцвет его творческой жизни был отдан на откуп Плисецкой, но при всем уважении к ее таланту, она -- не самый лучший балетмейстер. Свои балеты она ставила на себя и под себя, и мужчине в них просто не развернуться. С точки зрения актерского мастерства это, вероятно, была неплохая школа, но в танцевальном плане весьма средняя. Особенно в сравнении с теми задачами, которые ставил перед танцовщиками Григорович.
Шесть лет из восьми, отданных Годуновым Большому театру, главный его в упор не видел. В конце концов Юрий Николаевич горько пожалел об этом, когда увидел танцовщика в роли Ивана Грозного. Сашу ввели в спектакль в силу производственной необходимости. Впечатление от исполнения оказалось столь сильным, что Тибальда в "Ромео и Джульетте" Григорович ставил уже специально на Сашу. Но шаг навстречу был сделан поздно. Слишком короток век артиста балета и потому многолетний творческий вакуум, когда танцовщик ощущал несоответствие между своими возможностями и их реализацией, привели к закономерному итогу: при первой возможности он остался за границей.
"Я считаю, моего сына погубил Барышников"
...Была в репертуаре Рижского училища шутливая хореографическая сценка "Торреро", где мальчишки разыгрывали бой быков. Барышников танцевал торреадора, блестяще играя алым плащом и ловко увертываясь от тщедушного бычка -- Годунова. Наконец, стремительный выпад -- победа! Пока Миша благосклонно принимает поздравления, Саша тихонечко поднимается и неожиданно вонзает рога в спину победителя. Следует немая сцена, а за ней --шквал аплодисментов. По сути, это первый и единственный случай, когда Годунов действовал исподтишка. В жизни ситуация повторилась с точностью до наоборот.
Оставшись в Америке, он принял приглашение бывшего одноклассника танцевать в знаменитой труппе Американского театра балета, которой тогда руководил Барышников.
В Нью-Йорке появился новый балетный принц, о чем Мише пришлось не раз пожалеть. В их репертуаре были одни и те же классические па-де-де, и теперь уже Барышников внешне проигрывал Саше. Такое соперничество долго продолжаться не могло.
- Однажды к нему подошел менеджер и передал решение Барышникова: "Мистер Годунов, для вас ролей нет и потому в ваших услугах мы больше не нуждаемся". То, что Миша действовал через посредника, очень оскорбило Сашу. Более того, контракт с ним был заключен таким образом, что ему же пришлось платить неустойку. Практически все два года он работал у Барышникова бесплатно. Я считаю, что он погубил моего сына, -- убеждена Лидия Николаевна.
...Спустя время они встретились на каком-то светском рауте. Миша с улыбкой протянул руку, а Саша отвернулся, гордо вскинув голову. Конечно, у Годунова был сложный характер. Он никому ничего не доказывал, порой бывал вспыльчив, недисциплинирован, ему часто все надоедало. А в принципе, его недостатки даже мелковаты для звезды его уровня. Причина была в ином: Миша сам был таким же гением танца и не прощал коллеге то, что даже бы не заметил другой импрессарио.
Женщины в его жизни
После Сашиного побега наша, тогда еще целомудренная пресса, делала намеки на его нетрадиционную ориентацию, ставшую, якобы, главным побудительным мотивом. Это не так. Ни гомо-, ни бисексуальных скандалов за ним не числилось. Он был убежденным гетеросексуалом. В Америке о нем сразу стали писать, как о новом секс-символе. С одного этого паблисити он мог бы снимать проценты до конца жизни, и почему он так не поступил, почему не давал бульварной прессе повода разгуляться, -- до сих пор непонятно американцам.
Просто характер у него был другой. Он никогда не стремился к славе Дон-Жуана, своей хватало. Его влюбленность неизменно граничила с восхищением и преклонением перед женщиной. Порой мне казалось, что отношения с прекрасной половиной человечества он выстраивал, следуя романтическим представлениям, почерпнутым из своей настольной книги -- романа Мюссе "Исповедь сына века". Его избранницы неизменно оказывались старше, и в паре он всегда оказывался ведомым.
В юности он трепетно относился к своей партнерше по "Молодому балету" Айгюль Гайсиной. Его очаровывала восточная мягкость и загадочность. Ему нравилось в ней все -- и как танцует, и внешность, даже подъем ноги. В проявлении эмоций был по-детски непосредственен: "Том, ты видела еще такой крутой подъем, чтобы пальцы чуть до пятки не доставали?" -- восторженно спрашивал он меня, словно это была его заслуга. Они были близки, но мечтали о разном. Она -- о ЗАГСе, а он -- о Большом, и не хотел тратить время и силы на семейные заботы. Вскоре они расстались. Гуля вышла замуж за австралийского импрессарио и уехала.
Майя Плисецкая -- особая статья в его жизни. Две сильных личности из породы победителей, два ярких творца, слаженный дуэт, люди, понимающие друг друга с одного взглада. Когда Саша пришел на первый урок в театр, Плисецкая в конце занятий попросила: "Попробуй меня поднять!" Так началось их творческое содружество. В определенной степени все балетные дуэты -- гимн любви во всех ее проявлениях. Но он был не только партнером балерины, ее героем-любовником, ее Хозе и Вронским, но и в какой-то мере соавтором. Эти партии она ставила в расчете на его индивидуальность.
Во время рассказов о репетициях "Анны Карениной", у Саши буквально загорались глаза. Он был увлечен ролью, масштабностью замысла, и чувство Вронского к Анне органично переходило на личные отношения к балетмейстеру и партнерше.
В книге "Я, Майя Плисецкая" она писала, что после съемок фильма-балета «Анна Каренина», они с Годуновым улетали на гастроли в Америку, и "в самолете Саша сказал мне, что не намерен больше возвращаться в СССР. «Но тогда наши съемки "Анны" пропадут. Подожди, когда фильм выйдет на экраны. В следующий раз останешься...» -- « Хорошо. Подожду. А может, в следующий раз -- вместе?..»
И это слово Годунов сдержал. Остался. Но меня "в следующий раз" не было".
История любви и разлуки Саши и его жены Милы Власовой всколыхнула весь мир. 19 августа Годунов станцевал последний раз с труппой Большого театра и решил остаться в Америке, а Мила вернулась в Москву. Бродский писал, что
поступить иначе она просто не могла. Выдержать один на один пресс КГБ очень нелегко, по себе знал. К тому же он предполагал, что Мила боялась полной зависимсти от Саши. Ведь он уже тогда был звездой, а она -- неизвестная балерина, к тому же старше на семь лет. Это теперь Власову знают на Западе как великолепного хореографа танцев на льду. Две ее пары в последние годы борятся между собой за золото мира. А это -- класс!
Саша долго жил надеждой на встречу. Но постепенно жизнь брала свое. Его полюбила прелестная кинозвезда Жаклин Биссет и об их восьмилетнем романе взахлеб писала Америка. Но все это не идет ни в какое сравнение с его отношением к Миле. Он любил ее настолько, что поначалу, до свадьбы, я подшучивала, что он голову потерял. В ответ грустно улыбнулся: "Люблю ее. И, знаешь, всегда боюсь, что приду домой, а ее уже нет -- ушла".
Не пропустите самое важное из жизни балета - подпишитесь на наш телеграм канал -